Потрачено

[Aelen]

Дорогая  мазолист! Я очень надеюсь на то, что в этот момент ты стоишь рядом со мной, но я всё равно хочу сказать тебе спасибо за все те годы, что мы дружим, и за все те прекрасные моменты, что мы разделили вместе.
Поэтому я попробовала сделать то, что не делала много лет: написать в подарок фанфик.
Я знаю, ты этого хотела.
Надеюсь, тебе понравится.
Поздравляю

Название: Из Японии с любовью
Автор:  Aelen
Бета:  Мэй_Чен
Фандом: Persona 3
Размер: миди, 6381 слово
Пейринг/Персонажи: Бебе/Макото
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13

Стоял октябрь. Стук капель за окном превращался в единую ленту шума, словно кто-то отшлифовывал увядающую природу наждачной бумагой. Снаружи такой дождь пугал, но внутри комнаты кружка рукоделия этот звук, выступающий аккомпанементом стрекоту швейных машинок, только добавлял уюта, сужал весь окружающий мир до размеров одной комнаты, создавая стену вокруг этой крепости сосредоточенности, аккуратности и трудолюбия.
С того момента, как Бебе в одиночку начал работать в этом кабинете, прошло семь месяцев, с тех пор, как к нему присоединился Макото — шесть. За это время атмосфера в кружке сильно изменилась. Когда Бебе только пришёл сюда, здесь была только гора хлама, где отрезки ткани, которые еще можно было использовать, смешивались с лоскутками, годными только на половые тряпки; оборудование нужно было очистить от пыли, а иголки отделить от булавок, скрепок и комков запутавшихся ниток. Но даже тогда он был полон энтузиазма, ведь ему предстояло стать членом самого настоящего японского школьного кружка. У него была твердая убежденность в том, что именно там его будет ждать масса новых друзей и приключений. Какие именно приключения могли подстерегать Бебе в кружке по интересам, он и сам не совсем представлял, но был уверен — что-нибудь определенно должно было произойти. Что-то особенное.
Первые сомнения настигли его, когда в списке школы Геккокан он нашёл всего один кружок, в котором мог что-то делать: для спортивных секций ему недоставало физической силы, для кружка японской литературы недоставало знания языка, и так далее. Второй удар реальность нанесла, когда Бебе изъявил желание пойти в кружок рукоделия: в кружок никто не записался, кроме него. Тогда и начали рушиться все надежды по поводу верных друзей и ярких приключений. Устроить сольное занятие Бебе разрешили только потому, что кабинет труда был напичкан оборудованием, чтобы любому другому кружку там было комфортно. На том и условились: Бебе занимается чем душа пожелает, а там как получится.
Впрочем, в стране мечты у Бебе даже мысли не было опускать руки: если ему сказали заниматься, то он считал себя обязанным вложить в это все силы. Ведь так и поступил бы настоящий самурай, верно? Даже оставшись в полном одиночестве, стал бы сражаться до самого конца. Так и Бебе продолжил приходить после учёбы в пустую комнату, садиться за машинку и шить кукол и пиджачки.
Случайное знакомство с Макото в книжном магазине казалось подарком небес: Бебе никогда не был так рад, что помог кому-то найти кошелек. С появлением второго человека кружок ожил: шитье сопровождалось приятным разговором, всегда находилось у кого спросить совета, а ещё Макото был не против подтянуть Бебе по японскому. Бебе с радостью ухватился за своего первого японского друга и надеялся, что тот ему покажет если не всё самое интересное в его стране, то хотя бы места, где можно почувствовать закрытую и загадочную культуру этого города.
Макото был молчаливым человеком, но одно его присутствие уже поднимало Бебе настроение. Ему хотелось услышать, как Макото оценит его работу, увидеть, что за сегодня сделал он, рассказать о прошедшем учебном дне, помечтать, как после того, как они закончат занятия, можно пойти в раменную, или в караоке, или…
— Бебе?
Голос уже выключившего машинку Макото вырвал Бебе из задумчивости и заставил оторваться от стежков на рукаве новенькой белой рубашки.
— Может, на сегодня хватит? Признаться, мне надоело, — Макото начал собирать булавки обратно в коробку.
— Конечно, Макото-сама! Извини, если задержал, — Бебе стало неловко, но Макото махнул рукой, показывая, что всё в порядке.
— Я подумал, может, лучше сходим пообедать вместе?
Увидев, как расцвёл от этого предложения Бебе, Макото улыбнулся. Раньше Бебе всегда первый звал его куда-то, поэтому такое предложение принесло радость вдвойне.
— Подожди, я только зонт принесу!
Пока они шли до закусочной, их ноги промокли насквозь, а зонт вывернуло ветром несколько раз, но это не могло испортить настроения Бебе, которое взлетало от одной лишь мысли о том, что у него есть первый настоящий друг.
Макото нравилось наблюдать за тем, как радуется Бебе, пробуя самые простые вещи. Казалось, что он испытывает восторг от всего, словно всё, что он видел, ел или делал, было самым прекрасным в его жизни. Когда Бебе был чем-то опечален, это тоже было заметно — читай, как открытую книгу. Чего нельзя было сказать о самом Макото: он предпочитал обходиться минимумом эмоций и еще меньше их проявлять. Так было гораздо легче — не приходилось потом разбираться с последствиями.
Но с Бебе общаться было легко: он воспринимал всё, что говорил Макото, ни на что не обижался, и с ним не приходилось задумываться о том, что с языка может слететь что-то не то.
— Стой, ты неправильно это ешь, — остановил Макото Бебе, показывая на кусок курицы. — Это надо есть за один укус, а если кусок слишком большой, то остатки кладутся не обратно на тарелку, а на рис. Вот, — показал он на своём примере.
— Понятно! Я таким положением и сделаю! Спасибо, Макото-сама, ты знаешь абсолютно всё!
— «Таким образом», — ты хотел сказать. Впрочем, можно просто «так».
Бебе кивнул, и они продолжили есть. Еще Бебе неправильно держал палочки, но Макото решил, что это не так уж и важно.
Они закончили есть, и Бебе громко хлопнул руками и поклонился с громким возгласом: «Спасибо за трапезу!». Макото был уверен, что кто-то в закусочной на них точно обернулся, но его это даже умилило. Откладывая палочки, он тоже хлопнул в ладоши За компанию, только тише раза в три.
— Боже, в Японии такая вкусная еда! Лучшая на Земле! — закончив, продолжал восторгаться Бебе.
Макото кивнул в знак того, что ему приятно это слышать.
— Не знаю, лучшая ли, но мне тоже нравится.
— О нет, определенно лучшая, такого точно больше не во всех местах нет!
— «Ни в одном месте», — машинально поправил Макото. Бебе на это не обижался: у них была договоренность, чтобы Бебе запоминал и улучшал свой японский.
— Макото-сама, а ты можешь рассказать мне что-нибудь?
— Например?
— Например… — Бебе сам задумался. Видимо, его не интересовало что-то конкретное, а просто хотелось подольше поговорить с Макото. — Например, я слышал, ты достаточно давно сюда переехал. Где ты жил до этого?
— Рассказать о городе, из которого я приехал? Положим, родился я здесь, в Иватодае. Потом пришлось переселиться.
То, что это произошло из-за того, что родители Макото погибли в аварии, Макото предпочитал не рассказывать — его раздражали жалостливые взгляды, следовавшие за этим. А Бебе явно был из тех, кто сразу выкажет сочувствие до такой степени, что Макото самому будет неловко.
— Городок поменьше, чем этот. И потише. Много деревянных зданий. В Иватодае такого не увидишь — ему не так уж и много лет, одни новостройки.
— Японские деревянные дома? Я видел их в книгах! Деревянная архитектура воистину прекрасна!
— Не сказал бы, что они представляли собой что-то примечательное. Зато храм был красивым. Насчёт этого храма, помню, втянули меня как-то раз в «испытание на смелость»…
Макото продолжал, пытаясь вспомнить всё, что у него осталось из воспоминаний: дворовые игры, магазинчик с радушной хозяйкой, которая бесплатно угощала детей из приюта жвачкой, летний стрекот цикад, то, как хорошо было сидеть на берегу реки в одиночестве. Макото не показалось, что он наскрёб много или что его рассказ был интересным, но Бебе завороженно слушал, пытаясь внимать каждому слову, словно хотел нарисовать в голове картину каждого из мест, описанных Макото. В конце концов, Макото понял, что его рассказ становится всё однообразнее, и остановился. Ему нужна была передышка, и он попытался сменить тему на ту, которая давно интересовала его самого.
— А что насчёт тебя? Франция — какая она?
На этом вопросе мечтательная улыбка с лица Бебе пропала.
— Ничего интересного, — коротко отрезал он.
— Мне казалось, там много интересного. Например, я слышал… — попытался начать Макото, но осекся. — Ясно, ты не хочешь об этом разговаривать.
— Именно.
Они вышли из закусочной в молчании и некоторое время так и шли, пока Бебе не заговорил первым.
— Прости, Макото-сама. Я, наверное, испортил тебе настроение. Мне очень жаль! Чтобы искупить свою вину, я готов…
— Да не стоит, — приободрил его Макото. — Послезавтра увидимся. Аста ла виста.
При их первой встрече Бебе спросил Макото, как по-японски правильно прощаться, и Макото решил подшутить над ним. Самым удивительным в этой глупой шутке было то, что Бебе до сих пор ей верил. Или это просто превратилось в их общую игру — Макото и сам был не уверен, что думать о Бебе.
Особенно когда понял, что даже у такого солнечного человека есть темы, о которых он не хотел бы разговаривать.

Домой Бебе вернулся в опущенном настроении, и самым неприятным было то, что он сам не мог понять, почему так среагировал. Из-за того, что вспомнил о жизни до переезда? Сам испортил атмосферу дружеской встречи? Из-за того, что по дороге порвался шнурок? Одно наслоилось на другое, и в конечном результате вылилось в то, что мир стал казаться на пару оттенков более блеклым и на пару градусов более паршивым. К этому состоянию прилагалось чувство обиды непонятно на кого, которое всегда сопровождало перепады настроения. Бебе решил об этом не задумываться: чем больше он будет думать, тем больше найдет причин считать этот день неудавшимся. А ведь день, если посмотреть, был хорошим: и по учёбе ничего плохого не произошло, и в кружке отлично поработали, и с Макото удалось сходить пообедать. Наверное, он обижался сам на себя за то, что в такой день зацикливался на мелочах. Подумаешь, пара неудачных фраз, Макото вряд ли на это обиделся.
Поэтому Бебе решил перестать заниматься бесполезным самокопанием и просто открыл учебник по японскому. Но нормально заниматься никак не получалось: стоило повторить и прописать один иероглиф, как из головы вылетал предыдущий, предложения текста считывались, но их суть сразу же ускользала, и Бебе решил оставить это и лечь в постель.
Теперь к его состоянию прибавилась досада на то, что он потратил кучу времени, но не сделал ничего полезного.
Зачем он тогда начал отнекиваться и бежать от того, что было в прошлом? Завтра же он всё расскажет Макото, и пусть слушает часовой рассказ про серые улицы Гавра и бесконечные ряды железных ящиков в порту.
Бебе начал продумывать этот рассказ. Самым красивым и известным зданием в городе у них была церковь Сен-Жозеф. Бебе часто ходил туда со своей очень набожной тётей. Здание не было похоже на церковь: скорее на небоскрёб или маяк, возвышавшийся из классического основания. Точно, маяк — это идеально подходило их портовому городу. Зато внутри было очень красиво: огромные фрески, бесконечно тянущиеся ввысь витражи и запах воска, удушающий, резиновый и сладкий.
Электронные часы на полке Бебе пропищали, что наступила полночь.
Если бы Макото приехал к нему, он бы обязательно показал ему эту церковь. А потом можно показать свой дом. Архитектура в Гавре неинтересная: однообразные квадратные дома, но перед их домом был милый скверик. Только пока дойдешь, можно запутаться. Но Бебе помнил: сначала свернуть направо, пройти сквозь территорию школы, в которой он сам когда-то учился… В голову прилетел запущенный тем парнишкой в красной футболке мяч, больно. Дальше — через детскую площадку, да, совсем ничего не изменилось: такие же новые песочница и горка, какими они были, когда он уже уезжал. Всё казалось таким знакомым, что одновременно вызвало ностальгию, теплую печаль и отвращение. Бебе вдохнул в себя морской бриз. Небо было серым, такое чаще всего здесь бывало. Всё так же возвышались липы, из листиков которых Бебе ещё в детстве делал трубочки для насекомых.
«Только вот играть было не с кем», — оглянулся он в сторону школы.
И тут душа Бебе ушла в пятки.
Он только что шёл по дороге от своего дома. От остановки во дворы и через школу. Он не лежал в кровати в Иватодае. Он шёл. По Гавру. Он.
Это не могло быть сном. Бебе ощущал себя здесь и сейчас, видел всё, что окружало его, и нигде не было и доли размытости и сюрреализма, свойственных снам. Он почувствовал прохладный морской ветер и запах лип.
Бебе зажмурил глаза и открыл их снова. Прямо перед ним, на дорожке, начинали сгущаться черные тени. Нет, эти тени становились объемнее, приобретали форму, продолжая оставаться текучими — слизь. Слизь собралась в один комок, и из неё выделилась синяя маска с пустыми глазами и приглашающей познакомиться, но не подружиться улыбкой.
Бебе закричал, и Гавр вокруг него покачнулся. Сразу же стало тихо: дети на школьной площадке превратились в песок и развеялись по ветру. Город вокруг стал ещё реальнее — ловушка захлопнулась.
Бебе, не переставая кричать, побежал.

Ни скромный трудяга, который после изматывающей работы в офисе завалился спать, ни молодой разгильдяй с одним ветром в голове, который заказал в клубе коктейль для дамы, ни домушник, который был уверен, что в квартире сейчас никого нет, не подозревали, что они за одну секунду каждый день пропускают целый час своей жизни. На Иватодай опускался Тёмный час.
Зато с этим лишним часом недосыпа прекрасно был знаком Макото. Зеленое небо, красная луна, люди, запечатанные в гробы, и рыскающие среди них Тени — монстры, желающие поскорее познакомить уже с постоянными гробами тех, кто в них по какой-либо причине не оказался на час. Одним словом — безвкусица.
Обычно Макото с друзьями или патрулировали улицы города, оберегая бедолаг, выпавших из алгоритма местной «матрицы», или исследовали Тартар, цитадель Теней — здание высившееся, словно дерево посреди города, вместо веток из него росли его же этажи, крыши и лестницы, переплетаясь в морскую ракушку. Словно какой-то неведомый архитектор вдохновлялся тем, что решил изобразить нору, в которую падала Алиса, в виде здания.
Но сегодня они не ходили в Тартар: Мицуру объявила, что и им иногда нужен отдых.
И Макото обрадовался лишнему часу на сон.

Того, что Бебе на следующий день не было в школе, Макото не заметил: он планировал поговорить с ним тогда, когда случится занятие кружка, чтобы не навязываться. А вот то, что Бебе не пришёл и в назначенный день, было уже непривычно: он никогда не пропускал кружок. Но мало ли что, может, заболел человек впервые за год.
А потом раздался звонок от Элизабет.
При том, что Макото была приятна сама ассистентка из Вельветовой комнаты, звонки от неё обычно не предвещали ничего хорошего. Чаще всего она сообщала о том, что придумала для Макото новое испытание, или что близится полнолуние и поэтому агрессивность Теней повысилась, или ещё что-нибудь, что сулило тяжелую ночь.
Так случилось и в этот раз.
— Макото-сама? Звоню уведомить вас, что в Тартаре затерялся обычный человек. Желательно отыскать его как можно быстрее, пока не стало поздно.
Макото вздохнул. И чего им на месте не сидится? Вечно тянутся за всякими призрачными голосами куда не надо, а Макото потом их искать. Слава богу, товарищи помогали, попутно удивляясь дару Макото чувствовать потерявшихся людей. Почему-то в его шестое чувство им верилось больше, чем в существование тёмно-синей, словно ночное небо, комнаты, расположенной в лифте, где живут длинноносый старик и его симпатичная ассистентка.
Макото только вздохнул:
— Понял. Скоро пойдем.
— Боюсь, на этот раз этот человек может оказаться кем-то из ваших знакомых, поэтому, надеюсь, вы будете вдвойне заинтересованы в том, чтобы спасти его.
Макото напрягся.
— Кто?
Элизабет молчала.
— Элизабет, кто?
— К сожалению, я не настолько посвящена в ваши личные дела и не знаю всех ваших знакомых в лицо.
Макото был уверен, что она врала. Он давно подозревал, что они с Игорем вели учёт каждой связи, которую он заводил в этом городе. Голос Элизабет был одновременно похож на голоса змеи, желающей поиграть в ребёнка, и любящей матери, и неизвестно, что пугало больше. Но времени препираться не было, и Макото начал судорожно припоминать, кого из знакомых видел за последние дни, а кого нет. Старики из книжного магазина? Нет, там вроде всё в порядке. Акинари, Мейко, которые иногда приходят к храму? Нет, нужно было успокоиться.
И тут Макото осенило.
Ну конечно же. Бебе.
Макото сжал трубку. Одна мысль о том, что он может не успеть, пугала. Даже не хотелось представлять этого улыбчивого, вечно восторженного мальчика опустошенным, безэмоциональным зомби, отупевающего с каждым днём, как это случалось с жертвами Синдрома Апатии. А с людьми, которых не спасли от Теней вовремя, случалось именно это.
— Спасибо, Элизабет.
Почему-то Макото казалось, что Элизабет улыбается.

Мицуру, сидевшая на диване в лобби общежития и читавшая газету, оглянулась, услышав, насколько громко с лестницы раздаются шаги сбегающего Макото.
— Мицуру, мы идём сегодня в Тартар.
Макото старался, чтобы это звучало, как вопрос, но получилось больше похоже на утверждение.
— Мы планировали, — кивнула Мицуру. — Непривычно видеть тебя таким взволнованным. Что-то случилось?
— Там снова застрял человек.
— Неприятно. Но благодарю, что сказал, Макото. Мы сделаем всё, что возможно. Выдвигаемся сегодня.
— Спасибо, Мицуру.
Мицуру показалось, что в его словах прозвучала благодарность.
Раньше она не видела Макото таким встревоженным, но не была уверена, стоило ли за него по этому поводу беспокоиться, или же стоило, наоборот, порадоваться, что этот прежде совершенно закрытый мальчик с каждым проявляет всё больше эмоций. Жаль, что вслед за тем, как эмоций становится больше, среди них обязательно начинают проявляться те, которые доставляют боль самому владельцу.

— Юкари, справа! — Джунпей первый заметил Тень и успел пригнуться, прежде чем Юкари её подстрелила. Другую, которая приближалась к Юкари сзади, меткой пулемётной очередью из механических пальцев разбила Айгис.
Макото просто бежал вперёд. Малахитовые стены, въевшиеся в них пятна крови, лестницы и телепорты — такой знакомый, но каждый раз иной путь. Безумный лабиринт внутри такой же безумной башни, по которой можно подниматься только вверх, вверх, вверх. Макото надеялся, что ещё не опоздал и вот-вот услышит крик живого человека.
Вот он, тот этаж, на который указала ему Элизабет. И пустота.
— Задержимся здесь, — скомандовал Макото, и ему подчинились. Потому что Макото — лидер. Всегда правильный. Тот, кто сильнее всех, тот, кто всё знает.


Макото совершенно не знал, где на этаже искать живого человека среди бездушных Теней.
Они обежали этаж три раза и не нашли ничего.
Но каждый раз, когда Макото пробегал место, где после поворота направо находится большой зал, ему казалось, что там что-то есть.
Когда он попытался ощупать стены, он нашёл.
Под изумленные крики Айгис, Юкари и Джунпея стена затянула Макото в себя.

Очнувшись, Макото почувствовал соленый, терпкий запах и холодный ветер. Море.
Он сидел на плитке около набережной, и никто его не трогал. Ни Тартара, ни Теней, ни людей, ни животных, ничего. Но мёртвым место не казалось — шум воды и листвы наполнял этот мир звуками.
Безусловно, это были проделки какой-то Тени. Спряталась в стене и навела иллюзию, чтобы лишить способности к бою.
«Надеюсь, в это время она не пожирает моё тело снаружи», — эта мысль даже не пугала Макото: с тех пор, как он раскрыл в себе Персону, своё второе я, он привык удивляться.
Но делать было нечего, а значит, ему надо обыскать этот город и найти источник наваждения. А если повезёт, то и Бебе.
Макото побрёл куда глаза глядят. Сел в случайный трамвай, в котором не было водителя, и сошёл на такой же случайной остановке. Оттуда стал виден шпиль высотки, возвышающийся словно маяк посреди кирпичных зданий с ровными углами. Высотка оказалась церковью, но и там Макото ничего не нашёл. Но он почувствовал, куда идти. Снова сесть на трамвай. Выйти на остановке около длинного белого здания. Пройти насквозь школьный двор. Войти на детскую площадку и там…
— Бебе!
Услышав знакомый голос, сидевший на коленях и уткнувшийся глазами в песок мальчик встрепенулся и поднял голову. На его лице отразились радость и облегчение, чуть ли не до слёз.
— Макото-сама! Но стой, что ты здесь делаешь?
— Тебя спасаю, дурень. И занесло же тебя… — Макото оглянулся по сторонам.
— Я сам не понимаю, что произошло. Я просто лежал в постели, а потом сам не заметил, как оказался здесь! — он всплеснул руками, после чего задумался и притих. — Я понимаю, что это звучит как полный бред, и не знаю, как ты нашёл меня, но… Спасибо.
Лицо Бебе осенила самая искренняя улыбка, которая была ярче всей окружающей их иллюзии, и Макото никогда прежде не был так рад её видеть.
— Но что нам делать дальше?- спросил Бебе.
— Мне бы знать, — Макото пнул ногой песок. — Подозреваю, что где-то здесь должен быть и источник этой иллюзии. Я смогу его уничтожить, а там будет ясно. Бебе, ты же знаешь это место?
— Это мой родной город.
— Тогда ты знаешь хорошие уголки для того, чтобы прятаться здесь?
Бебе задумался и посмотрел в небо.
— Не скажу, чтобы там можно было именно прятаться, но… Я могу показать, куда уходил прятаться здесь я.
Макото кивнул, соглашаясь. Он подозревал, что Тень выбрала то же место.

Чтобы добраться туда, им нужно было снова вернуться к набережной и к порту, и из-за этого пришлось пройтись по городу. Может, Гавр и был не самым интересным городом на земле, но здесь всё равно было приятно, даже несмотря на сложившуюся ситуацию. Они прошлись по улицам, поели мороженого в магазинчике, где не было продавца, даже залезли на кучу коробок в порту, откуда рабочие обычно гоняли. Им просто было весело. Таким вот удивительным образом Макото выдался шанс посмотреть на родной город Бебе.
Наконец, зайдя куда дальше, чем тянулась набережная, они добрались.
Пирс тянулся вдаль, к морю, будто стремился достать до самого горизонта. Наверное, когда-то им пользовались, но сейчас он был заброшен и не интересовал никого, кроме чаек.
— Отсюда хорошо видно закат, — сказал Бебе. — Жаль, сейчас небо в тучах.
Макото кивнул. Он верил.
— На самом деле я представлял себе Францию совершенно другой.
— Какой?
— Эйфелева башня, бутики, кафе с уличными верандами…
Бебе рассмеялся.
— Ну так это Париж, Макото-сама! Но… — Бебе посмотрел с пирса вдаль. — Моя родина здесь, в Гавре. Я никогда не любил этот город, но сегодня он даже показался мне прекрасным.
Макото поднял взгляд, и в его глазах отражалось удивление.
— Я часто приходил на этот пирс, когда меня травили в школе, — продолжал Бебе. — Сюда никогда никто не добирался, и я мог спокойно помечтать в одиночестве о том, что когда-нибудь попаду туда, где будет хорошо. Наверное, мне не нужна была именно Япония. Я просто хотел сбежать.
— Тебе нужно было ещё раз взглянуть на родной город?
— Нет, — покачал головой Бебе. — Я понял, что, когда мы здесь оказались вместе, он начал мне нравиться. Мне просто нужен был друг. Только для того, чтобы найти его, мне пришлось отправиться на другой конец света, — Бебе посмотрел на Макото, стремясь запомнить его именно в этот момент, именно в эту секунду. — Но Япония — всё равно лучшая страна в мире!
Макото рассмеялся. В его руках появился меч.
— Спасибо.
И меч прошёл ровно мимо плеча Бебе.
— Нашёл гадину. Как замаскировалась, прямо в воздухе, — Макото задел что-то осязамое, и черный сгусток начал проявляться. «Гадина» не растерялась и попыталась зацепиться за Бебе, но Макото вовремя оттолкнул его.
— Прости, заметил, только когда ты закончил говорить. Сейчас она будто стала слабее.
Бебе с изумлением смотрел на меч в руках друга, но не встревал. Макото достал пистолет и направил его на себя.
— Макото-сама, что ты делаешь?!
— Орфей!
Бебе уже хотел помешать ему, но перед его глазами развернулось невероятное зрелище. Макото выстрелил себе в голову, и за ним появился белый юноша с лирой, чёрным лицом и пустыми глазами. Юноша провёл пальцами по лире, и Тень охватили языки пламени, она завизжала. Под её визг всё вокруг них начало превращаться в прах: и пирс, и море, и застывший во времени Гавр. Пирс под ногами Бебе рухнул, и он провалился в никуда.
Двое снова оказались в зеленых коридорах.
— Юки! — им на помощь уже спешили Юкари и Джунпей. В Тень полетела стрела, но это не возымело должного эффекта.
— Палладион! — мощный щит, сопровождавшийся ударом железных ног, снёс монстра. Тень ещё раз вскрикнула под напором Айгис, но сумела сбежать.
— Макото-сан, мне преследовать её?
— Нет, — Макото держал в руках бессознательного Бебе. Миссия выполнена. Почему-то у него было предчувствие, что им не стоит добивать эту Тень.
— Дурак, мы же за тебя переволновались! Стояли в одной комнате, а он возьми да провались в стену. Мы пытались пойти за тобой, но нас уже не пускало. А если она бы там до тебя добралась? — Юкари ворчала, но было очевидно, что она тоже радовалась возвращению Макото.
— Эй, это же тот ученик-иностранец, — вгляделся в жертву Джунпей. — Как его, Бебе? Повезло ему, что Тень не особо агрессивная попалась, а то бы точно не продержался.
— И что нам теперь с ним делать? — задумалась Юкари.
— Не домой же вести. То же, что и с остальными^ gридётся оставить снаружи. Айгис, поможешь донести его lj выходf?
— Ответ положительный, — Айгис взяла Бебе в свои сильные руки.
Выходя из Тартара, они положили его на скамейку рядом со школой.
Макото был в курсе, что жертвы Тартара часто забывали то, что происходило с ними. Но он решил, что запомнит всё, что было сегодняшней ночью, за Бебе. Макото знал, что для Бебе это было важно.

Когда они снова встретились в кружке рукоделия, Макото начал с прощупывающего вопроса:
— Рад тебя видеть. Что случилось? Тебя несколько дней не было.
— Макото-сама! — встрепенулся Бебе и вскинул свой любимый веер. — Спасибо, что волновался за меня, для меня это достоинство!
— Честь.
— Да, честь! Я просто приболел. Последние несколько дней — как в тумане. Извини меня, наверное, ты приходил сюда, а меня не было…
— Ничего страшного.
— А знаешь, Макото-сама, ты мне приснился!
Макото не смог скрыть удивления. Неужели помнит?
— Но я совершенно не помню, что происходило в том сне. Но у меня ощущение, будто мне стало… легче. Прости, что развёл тогда сцену.
— Устроил.
— Устроил, неважно! Я был неправ. Я люблю Японию, но это не повод настолько забывать своё прошлое. Хочешь, я расскажу тебе про свой родной город?
— Гавр?
— Откуда ты знаешь? — на этот раз настал черед Бебе удивляться.
— Один раз помогал Мицуру в студсовете и раскладывал досье студентов, попалось на глаза.
Бебе удовлетворился ответом и начал рассказывать. Он рассказал о набережной, о своём доме, школе и о городском парке, о том, что в Гавре есть неплохие места для живописи, о своём любимом пирсе. Потом он перешёл на Париж, где он сам никогда не был, но много слышал от родителей и знакомых: о Елисейских полях, Монмартре, чудном кафе с видом на Триумфальную арку.
И всё это казалось Макото уже знакомым и почти родным. Он, в отличие от Бебе, помнил прогулку по иллюзорному Гавру и удовольствие, которое получил от неё. Ему хотелось как-то отблагодарить Бебе за это.
— Слушай, у меня есть идея. Ты интересуешься японской культурой, а скоро неподалеку от местного храма будет фестиваль. Осенний, конечно, не такой масштабный, как летний, но не хочешь сходить вместе?
— Правда?! — Бебе чуть ли не подпрыгнул. — Настоящий японский фестиваль! Это огромное достоинство для меня!
Макото махнул рукой на то, чтобы его поправить.
— Договорились.
Когда Бебе пришёл, Макото не знал, как ему реагировать. С одной стороны, это было забавно: Бебе непонятно откуда достал мужскую жёлтую юката с узорчиком в лягушечку, которая не особо ему подходила по фигуре. В Иватодае парни на фестивале вообще не заморачивались тем, чтобы найти себе юката. Но в то же время было что-то привлекательное в тонкой фигурке Бебе на фоне праздничной яркости одежды. Их окружали вечерние огни, яркие вывески, красочные вертушки и разноцветные маски, но Бебе, хотя и казался нелепым, не казался чужим здесь.
— Ты перестарался, — по-дружески отметил Макото вместо приветствия.
Но Бебе удивил его ещё больше, когда внезапно взял Макото за голову и поцеловал два раза: один раз в левую щёку, другой раз в правую.
Макото покраснел и отпрянул от него.
— Ты чего делаешь?!
Бебе рассмеялся, и от его смеха словно летели искры света, как мотыльки, которых так много летом, но мало осенью.
— Не пугайся так, Макото-сама! Ты научил меня стольким японским обычаям, что я решил отблагодарить тебя и научить французскому. Во Франции часто принято при встрече целоваться в обе щеки.
— А… — пробормотал Макото, ещё не отходя от шока. — В-вот так? — он попробовал повторить то же самое, и Бебе одобрительно закивал.
— Именно!
Макото отвернулся, пытаясь скрыть то, как он покраснел. Ему показалось, что от Бебе пахло лавандой.

Фестиваль — время, когда всё говорит тебе веселиться, пить, есть и играть, и Макото следил, чтобы Бебе удалось попробовать всё. Золотые рыбки выскальзывали из сачка, но одну им всё же удалось поймать, и они вместе отпустили её в реку. Бебе чуть не обжегся о горячие окономияки, но они всё равно очень ему понравились, не меньше, чем колотый лёд с клубничным сиропом. У стойки с масками Бебе взял себе красную, с они, демоном, но даже она не делала его милый вид более устрашающим, как он ни пытался рычать. Они попробовали пострелять в тире, и у Макото почти получилось, но они всё равно проиграли.
Ещё у Макото почти получилось отделаться от мыслей, что обе их прогулки, в Гавре и здесь, похожи на свидания.
А потом он решил: почему бы и нет.

Они смотрели фейерверк на холме, где было мало людей: у Макото был дар находить подобные места. Деревья немного загораживали вид справа, но это не мешало смотреть , как распускаются в чёрном небе красные астры, желтые хризантемы и синие фиалки. Огоньки подсвечивал холм, и ночь казалась яснее дня. Макото ещё раз всмотрелся в лицо Бебе, который не мог оторвать глаз от салюта. Точно ли то, что он задумал, имеет смысл? Но золотой свет красиво отражался на бледной коже, подчеркивая красивую, длинную и хрупкую шею и глаза, которые при дневном свете были синими — Макото точно помнил.
А главное, он понимал, что пусть даже их встреча будет недолгой, ему хочется довериться этому человеку и разделить с ним ту радость, которой было так много в Бебе, но которой не хватало самому Макото.

Фейерверк закончился, и настало время прощаться. Бебе долго благодарил его за сегодняшний вечер, и, казалось, был действительно счастлив, настолько, что и прощаться не хотелось. Наконец он выдавил из себя:
— Аста ла Виста, Макото-сама!
И ощутил лёгкое прикосновение губ Макото к своим собственным. Неглубокий, легкий поцелуй, но нежный, верный и первый.
— Кстати, это не традиция. Это от себя.
И Макото развернулся, оставив Бебе ещё более ошарашенным, чем тот его в начале их вечера.
Если честно, он сам уже был не уверен, что поступил правильно. Даже промелькнула мысль, что хорошо бы, если бы на завтра они всё забыли.
Но за топотом шагов вслед донеслось:
— Я не откажусь, чтобы это стало нашей общей традицией.
И Бебе поцеловал Макото в ответ: неуклюже, но искренне — так, как умел.
На ночных улицах переливались два смеющихся юношеских голоса.
Они прогуляли вместе всю ночь, и в общежитие Макото вернулся только под утро.

Для них двоих осень пролетела быстро и легко: постоянно быть рядом друг с другом не получалось, но они были влюблены, и каждая минута вместе приносила удовольствие. По ночам Макото такого спокойствия не испытывал: события сменялись одно за другим. Смерть Шинджи, надежда на истребление Теней, оказавшаяся ложной, Стрега и Чидори, предательство Икуцки. Всё не укладывалось в голове, но в эту часть своей жизни Макото всё-таки не хотел пускать Бебе: один раз он уже заступал за ту грань, откуда вернуться живым сложно, а нормальным — чудо. Пускай лучше он проживёт нормальную жизнь, в которой нет постоянных жертв, бессонных ночей, ощущения собственной вины и того, что ты должен что-то сделать, потому что тебя избрали.
Пришёл декабрь, и проблемы обрушились и на Бебе, а вместе с этим и на них обоих: любимая тётушка Бебе, финансировавшая его обучение в Японии, умерла, и их надеждой оставалось только то, что Бебе всё же сможет уговорить своего дядю оставить его здесь. Уже было решено, что ему придётся хотя бы на какое-то время отправиться обратно во Францию, но вместе они вложили все силы в кимоно, которое должно было продемонстрировать всю красоту японской культуры, в которую так верил Бебе.
Когда они прощались, Макото казалось, что три месяца пролетели одновременно и как несколько дней, и как целая вечность.
Он поехал проводить Бебе в аэропорт. Больше провожающих у Бебе не было, но им больше никто и не был нужен.
— Спасибо тебе, Макото-сама. — Несмотря на все уговоры Макото, Бебе до самого конца продолжал называть его этой уважительной формой, которая, как ему казалась, звучала красиво. — Я постараюсь изо всех сил и обязательно вернусь.
В аэропорту было светло, сквозь стеклянную крышу проникали солнечные лучи, и природа провожала Бебе с такой яркой улыбкой, будто желала, чтобы всё у него было хорошо.
— Если подумать, у меня никогда не было в жизни столько счастливых моментов. И я хочу продолжить их.
Бебе так расчувствовался, что расплакался, и Макото вытер одну из его слёз тыльной стороной ладони.
— Я верю, что у тебя всё получится.
Бебе кивнул — он тоже верил.
— Да и даже если мы расстаемся, всё равно будем рядом — не зря же придумали письма и Интернет.
Бебе кивнул ещё раз — Макото он верил не меньше.
— Знаешь, а приезжай ко мне? — загорелся Бебе. — Я повожу тебя по тем самым улицам, о которых рассказывал. Может, в Париж вместе съездим. Правда, было бы чудесно посидеть в кафе с видом на Эйфелеву башню? Хотя я и сам её не видел раньше никогда, но будет отличная возможность!
— Обязательно, — согласился Макото.
— Только сначала дождись меня в Японии, хорошо?
— Тем более. Беги, там твой рейс, — махнул Макото в сторону паспортного контроля, где работница за стойкой на них уже косилась. Они обнялись на прощание.
— Но обещаешь?
— Я тебя первым приеду встречать в аэропорт… Андре.
Тот почти добежал до выхода, но остановился, чтобы обернуться и сказать:
— Аста ла Виста! Вернее… До свидания.
Макото улыбнулся. Всё-таки знал.

Только проводив Бебе взглядом за закрытые охранные стойки, Макото почувствовал себя подлецом.
Он прекрасно понимал, что лгал, и что он не приедет во Францию, не дождётся Бебе в Японии.
Мальчик в полосатой пижаме сказал ему: тебе отведён один год. У Макото оставалось всего три месяца, чтобы спасти всех, с кем он познакомился и кого полюбил за этот год, включая мальчика, который приедет в Японию, чтобы обнаружить, что его там уже нет.

С развитием человеческих эмоций в Айгис начала появляться способность к творческому мышлению. Если бы ей предложили сейчас обдумать ситуацию, в которой ребята оказались после того как он ушёл, она бы сравнила их, переезжающих из общего дома, с крысами, бегущими с тонущего корабля. Когда он засыпал у неё на коленях, убедившись, что выполнил всё, чего хотел достичь, она думала, что приняла это, но оказалось, что и у неё, и у других оставалось слишком много того, что они не могли или не хотели отпускать.
Айгис не любила называть это «смертью» — он ушёл тогда, когда настало время, и ушёл не в пустоту. Может быть, поэтому он передал свой последний дар, Орфея, именно ей — как человеку, который смог это понять.
Они давно разъехались кто куда, но Айгис осталась в Иватодае — этот город был местом, где она стала человеком, местом, которое полюбила всем существом. Старое общежитие, давно отданное другим людям, она тоже навещала часто: прошлое больше не пугало её, и она получала радость от воспоминаний о тех днях, которые они провели здесь все вместе, пока он был с ними.
— Здравствуйте! — поклонилась она старушке за стойкой в лобби. Кириджо продали это здание, и оно стало обычным общежитием, в котором работали обычная консьержка и обычный персонал, а из комнаты управления была вынесена вся дорогостоящая аппаратура, на которой ребята вместе когда-то отслеживали паранормальные явления в городе.
— А, Айгис-чан, заходи! — Такада, прилежная и ухоженная бабушка, помнила её и воспринимала почти как подругу. — Как поживаешь? Ты всё такая же свежая, как и прежде, будто не меняешься совсем, — рассмеялась она.
— У меня всё хорошо, — кивнула Айгис. — А вы как? В этом году же заселяются новые дети?
— Ага. Только подожди, — консьержка зашуршала бумагами в ящиках. — У меня для тебя кое-что есть.
— Снова они? — Айгис приняла из её рук конверт. Насколько могли почувствовать её сенсоры, он пах лавандой.
— Да. Макото Юки же из вашего выпуска был мальчик? Я уже и имя запомнила, они много лет как приходят.
Эти письма приходили ещё до того, как Такада поступила сюда на работу, они приходили уже больше десяти лет — письма на имя «Макото Юки», — но некому было написать ответ. Однако адресант был очень упрям. У Айгис уже вошло в привычку заходить в бывшее общежитие, забирать их и складывать у себя в комнате. Письма были разными: в желтых, белых, розовых конвертах, обклеенные разными марками из разных городов, но всегда — не реже, чем раз в два месяца. Айгис никогда не читала их: бывший модуль морали № 65 и нынешнее чувство совести подсказывали, что читать чужие письма — невежливо. Хотя иногда ей приходила мысль, что стоило бы отправить по обратному адресу ответ, в котором она рассказала бы, что Макото Юки умер десять лет назад, но и самой Айгис было недосуг, и в самом деле не очень-то хотелось разбивать надежды неизвестного Андре. Неизвестно, что хуже: знать горькую правду или продолжать надеяться в неизвестности?
Айгис отказалась от предложенного чая: ей уже было пора в ещё одно место.
В общежитии для неё было заключено их прошлое, там — её настоящее.

Если посмотреть сверху, то можно увидеть поле, ровно усеянное белыми каменными цветами. Они удалялись вдаль и вдаль, между ними были проложены дорожки, аккуратные, ровные, ведущие в другой мир. При более близком взгляде цветы превращались в каменные алтари с фотографиями, именами, ароматическими палочками и воспоминаниями. Человек в длинном чёрном плаще, известный французский модельер, своими лакированными туфлями впервые ступал на буддистское кладбище, и здесь было так тихо, словно это место правда было не из этого мира.
Его было нелегко найти, но бывшая школа помогла поднять справки. Андре сверился с запиской, чтобы убедиться, не ошибся ли.
На аллее под номером тринадцать стояла девушка: подросток в длинном синем платье, блондинка, чем-то внешне похожая на него самого, но словно менее живая. Эфемерная, принадлежащая этому месту. Андре не ошибся: на могиле, которая была настолько ухоженной, что казалась свежей, где в вазе стояли незаветрившиеся белые лилии, было написано имя: «Макото Юки».
— Здравствуйте, — Андре снял шляпу.
Девушка оглянулась на него, шевельнулось синее платье, и Андре встретился со стеклянными синими глазами, в которых горела искорка теплоты. У человека, к которому он пришёл, глаза были серыми, но они казались чем-то непередаваемо похожими на эти.
На самом деле первоначальный образ давно выпал из памяти Андре, но пока он ещё помнил, набросал сам для себя простенький портрет, чтобы не забыть.
— Вы сюда? — спросила девушка.

Айгис не была удивлена: у Макото когда-то было много друзей. Но кем был этот молодой мужчина, она понять не могла. Попыталась припомнить всех, кто был на похоронах Макото: русую девочку, теребившую мокрый от слёз розовый платочек, толстяка, который не проронил ни слезы, но по которому было ясно, что он плачет внутри, компанию спортсменов, толкавших друг друга в плечо, чтобы никто из них не потерял себя, пока монах читал отходную. Её память была безупречна, но она никак не могла найти в той картине иностранца, который сейчас стоял перед ней.
— Кто бы мог подумать, что я увижусь со старым другом вот так, — первым начал Андре, оглядывая могилу.
— А вы…
Вопрос потерялся в дуновении ветра, встрепенувшем синее платье.
— Да, простите мои манеры, я не представился. Андре Лорэ Жан Жэро. Когда-то мы с Макото… дружили.
Он присел перед могилой.
— Так значит, это те письма были вашими. Я приношу извинения: мне следовало бы ответить вам раньше.
— Нет-нет, — остановил её Андре. — Я подозревал, что здесь произошло что-то подобное. Я не ждал ответа. Скорее, писать вошло в привычку.
Айгис кивнула, и аллеи могил снова потонули в звуках деревьев и в запахе весеннего чистого неба, похожем на запах росы.
— Выходит, мы оба друг другу соврали, а, Макото, — вдруг шутливым тоном произнес Андре, но его голос сломался в конце фразы. Айгис оглянулась. — Мне было стыдно, что обещал вернуться, а не вернулся. А ты, выходит, меня не дождался.
Его мысль прорезал голос, в котором звучала металлическая уверенность:
— Но вы сдержали слово.
Кажется, Айгис узнала его. Ученик по обмену в их школе, который уехал в тот же год. Он сильно изменился. И его японский стал гораздо лучше.
Не менялась только она.
— Может быть и поздно, но… Вы приехали.
Молчание повисло снова: Андре обдумывал её слова.
— Я уверена, что он помнит вас. И что он всё ещё здесь.
Она не придумывала это, чтобы приободрить незнакомца. Макото был здесь. В небе, в ветре, в каждой травинке. Она была частью битвы, которая произошла январской ночью в час, когда время остановилось. Ничего из того, что окружает их,— ни Андре, ни она, — не существовали бы без Макото.
Он не умер. Просто у него появилась другая работа, которую мог выполнять только он.
Она думала, что только те, кто был тогда на вершине Тартара, могут понять это, но в ответ донеслось:
— Я знаю.
«Я вернулся, Макото-сама».
И Андре улыбнулся.

@темы: Persona, Мой фанфикшен, Поздравительное, Игры