Вы никогда не пройдёте свой путь до конца, если будете останавливаться, чтобы бросить камень в каждую тявкающую собаку.
Участник Akuma4 отказался от участия, поэтому его оппонент автоматически переходит в следующий тур.
Аркан: X. Колесо Фортуны.
Название: O Fortuna!
Автор: Fanoldie-kun
Ориджинал.
читать дальшеO Fortuna!
Крутится колесо, вертится, бежит – огромное, сверкающее. Мелькают спицы, сливаясь в радужный круг. Видевший его извне никогда не воплощается снова. Видящий изнутри мелькание спиц навсегда забывает людские дороги…
Над городом плыла весна.
«Последний день каникул, - подумал Карл, растянувшись на ветке яблони во дворе и считая кусочки неба в прорехах листвы. – Не хочу в школу…». Как все мальчики лет двенадцати, он любил гоняться по крышам гаражей, играть в футбол с друзьями, дергать девочек за косички – и не любил учиться. Ему куда больше нравилось лежать вот так на ветке яблони или на нагретой солнцем крыше и слушать. Иногда в голове появлялись маленькие черные человечки. Они начинали строиться в линеечку, и тогда Карл слышал музыку. Если ему удавалось запомнить, учительница музыки ставила ему пятерку и отпускала с урока. Однажды Карл слышал, как она сидела в классе после занятий и наигрывала его мелодию. Он осторожно приоткрыл дверь и замер от удивления: никогда прежде у Герды Михайловны не было такого лица. Она даже перестала казаться ему мегерой.
Вдумчивое созерцание облака было бесцеремонно прервано чьим-то пением. Точнее, немузыкальным подвыванием пополам с речитативом. Карл поморщился. Только коротышка Макс мог петь мимо нот с таким самозабвением. Каким ветром его сюда принесло?..
Однако, взглянув вниз, Карл увидел совсем не коротышку. По дорожке шла девушка с завязанными глазами. Он уже видел ее пару раз – когда она гонялась с малышней в жмурки и когда бегала наперегонки с овчаркой дедушки Пельцера с восьмого этажа. В округе ее считали сумасшедшей. Бабульки-сплетницы давно уже перестали крутить пальцем у виска, когда видели, как она идет по двору, сунув руки в карманы кофты, с завязанными белой тряпкой глазами. Почему-то никто не знал, где она живет. Никто не помнил ее маленькой, никто не слышал, чтобы она когда-нибудь снимала повязку.
Карлу стало любопытно, и он слез на самую нижнюю ветку. При желании можно было дернуть за конец ткани. Интересно, что будет, если ее развязать?
- Ничего не будет, - сказала сумасшедшая, остановившись точно под ним. – Первые пару месяцев. А потом будет очень-очень плохо.
Карл удивился.
- Ты что мысли читать умеешь?
Она чуть наклонила голову и улыбнулась.
- Если очень громко думать. А ты думал так громко, что и глухой услышал бы.
Карлу стало немного обидно. Не слишком приятно вдруг узнать, что твои мысли кто-то может услышать! Даже если не все. Он соскользнул по стволу вниз и отряхнул руки.
- Зато ты поешь плохо.
Девушка рассмеялась и направилась к качелям.
- Я знаю.
Потом она села и стала раскачиваться, отталкиваясь ногой от земли. Карл заметил, что у нее красные туфельки и платье с ромашками, а еще светлые волосы и стрижка точь-в-точь как у него.
- А почему у тебя нет косичек? – спросил он, сев на соседние качели.
Сумасшедшая пожала плечами.
- Не имеет значения.
Карл хотел возразить, но не успел. Девушка встала и пошла дальше, но он мог бы поклясться, что на десятом шаге просто растаяла в воздухе – как не было.
В следующий раз он встретил ее в парке. Она снова сидела на качелях, но на этот раз еще и облизывала леденец. Большой такой, трехцветный, на палочке.
- Привет, - сказала она, когда Карл, делая вид, что он ее не заметил, встал под старым вязом в нескольких шагах справа.
- Привет, - нехотя ответил Карл.
Качели тихо поскрипывали. Над головой вяз меланхолично шелестел листьями, под ногами прыгали пятнышки солнечного света. На ней снова было платье с ромашками и красные туфельки.
- Где ты живешь? – спросил он минут через десять.
- Я не живу, - она повернула лицо к нему. – Я просто есть.
- Как это?
Девушка спрыгнула с качелей, подошла и взяла его за руку.
- Чувствуешь?
- Нет, - с удивлением признался Карл, во все глаза глядя на ее руку. Рука выглядела вполне настоящей, но ни тепла, ни холода, ни веса он не ощущал. – А как ты тогда в жмурки играешь?
- Детям проще, - она грустно улыбнулась. – Ты ведь и сам со мной играл. Не помнишь?
Карл покачал головой.
- Как все, - девушка села на траву и уткнулась носом в колени. Карл не сразу понял, что она плачет.
- Ты… ты чего? – он сел рядом, не зная, куда девать руки.
Она не ответила.
- Хочешь, я сыграю тебе песню? Только вчера сочинил.
Это было первое, что пришло ему в голову. Девушка подняла голову.
- Хочу.
Тогда Карл взял ее за руку и повел в музыкальный класс.
На следующий день она ждала его у школьных ворот. И через день тоже. Черные человечки стали приходить чаще, Герда Михайловна им гордилась, другие учителя закрывали глаза на ошибки и шалости. Карлу нечеловечески везло. А после школы он шел домой, и сумасшедшая шла рядом с ним, пиная камешек или банку из-под колы носком туфли. Иногда они разговаривали.
К концу месяца Карла стали дразнить.
Крутится колесо, мелькают спицы, а время выгибает шею, пускаясь в галоп…
- Да сколько же можно! Сплошные двойки!
Мама кричала, стучала его дневником по столу, но Карлу было все равно. Все это он уже слышал. С тех пор, как он сказал сумасшедшей, что больше не будет гулять с ней, «воспитательные беседы» мама проводила если не каждый день, то через день.
Ему было все равно. Какая разница, если черные человечки не приходили уже месяц?
Из разговоров малышни он знал, что сумасшедшая все еще играет с ними. Почему же они ни разу не встретились с тех пор? Даже имя ее не успел спросить…
Карл бросил портфель в угол и повалился на кровать. В окно был виден кусочек неба над соседним домом. Внизу гомонили дети, лаяла овчарка дедушки Пельцера… Карл выглянул в окно. Нет, не видно. Сирень мешает.
Он успел посадить зрение, до рези вглядываясь в темноту под веками, - высматривал черных человечков – и стал носить очки. Его больше не дразнили. Если Юрка-драчун гуляет с Регинкой из параллельного класса, а Хлопушка Веник остается после уроков, чтобы помочь толстой Марте с химией, то почему бы и Карлу не играть свои песни какой-нибудь девчонке?
Вот только не хотел он никому играть. Даже маме.
Карл вспомнил, как они сидели под вязом и сумасшедшая плакала, а он не знал, что делать. Вспомнил, как она слушала его песню, всем телом подавшись вперед.
Если заняться чем-нибудь еще, то, может быть, он забудет ее восторженное лицо?
И Карл занялся. С головой ушел в учебу, стал ходить в музыкальную школу, заполнял дни всем, что только мог придумать – и постепенно ее образ стал таять. А когда растаял почти до конца, он столкнулся с ней у самого дома, едва не сбив девушку с ног.
- Ты? – сказал он вместо извинений.
Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, откуда ей знаком этот голос.
- Зачем ты пришла?
- Низачем. Я просто шла.
Поддавшись внезапному порыву, Карл схватил ее за руку и потащил за собой. И неважно, что он не чувствует ни тепла, ни холода – каблуки туфель стучат сзади, а значит, она идет за ним.
Он играл до самого обеда. Все, что успел выучить за полгода, и то, что приходило в голову сию минуту. Она не задавала вопросов. Терпеливо выслушав все, что он хотел сыграть, девушка поднялась и направилась к двери.
- Ты куда? – спросил он, аккуратно закрывая крышку фортепиано.
- Меня зовут.
- Опять пропадешь на полгода?
Если бы не повязка, можно было бы сказать, что она посмотрела на него как-то странно.
- Это имеет значение?
Карл немного помедлил и со всей серьезностью ответил:
- Да.
Слепая больше не пропадала. Теперь сирень ничуть не мешала видеть, как она играет с детьми. Уходя в школу, Карл махал ей рукой, если видел, что она сидит на качелях – ей очень нравилось на них сидеть – и она каким-то образом знала, что он машет. Возвращаясь из школы, он покупал мороженого на двоих – себе сливочное и ей шоколадное. Потом они сидели в беседке за домом, ели его и разговаривали, а после, когда наставало время идти домой и играть какой-нибудь новый отрывок, она вставала под балконом и слушала.
Карл ни разу не говорил ей, как она ему нравится. Это было совершенно очевидно, и чем больше она нравилась ему, тем удачливее он становился. Правда, сам Карл ничего не замечал. Для него имело значение только то, что черные человечки исправно приходили в голову, строились в линеечки и давали себя запомнить.
Он поступил в консерваторию, блестяще ее закончил, незаметно для себя став известным композитором, писал сюиты и кантаты, каким-то образом не нуждался в деньгах…
Она все так же играла с детьми во дворе, но теперь вечерами неизменно приходила к нему домой. Как ни странно, всезнающие сплетницы ничего не говорили на этот счет.
Карл так и не спросил, как ее зовут – это стало ненужным и даже лишним. Она тоже не называла его по имени. По ночам он писал кантату, которую задумал посвятить ей.
Случалось, она надолго уходила, не говоря, куда и зачем. В такие дни Карл мучился плохим настроением, не мог работать и торопился уйти из дома, чтобы не думать о ней. Зато кантата постепенно разрасталась.
Она снова ушла, не сказав ни слова, и не возвращалась несколько дней. Карл сперва хандрил, а потом решил, что если успеет дописать кантату, это будет хороший сюрприз к ее возвращению. Он засел за работу, с головой уйдя в ноты, раскладку партий и латынь. Да, это будет нечто торжественное для хора с оркестром…
Она не возвращалась уже месяц. Карл не обращал внимания на время, радуясь, что успеет записать пластинку. Когда наконец хлопнула дверь, а на крючке в прихожей повисло ее любимое серое пальто, он выбежал из комнаты, подхватил ее на руки и унес в кабинет – слушать.
- O Fortuna! Velut luna! Statu variabilis!
Она слушала, и из-под повязки на глазах текли слезы.
Когда пластинка кончилась, она спросила:
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Вертится сверкающее колесо, несется быстрее и быстрее, одних вознося, а других низвергая. Ходит по городу девушка с завязанными глазами и поет кантату, которую влюбленный композитор посвятил ей. В мелькании спиц видится ей нотный стан. В стуке обода слышится чудная мелодия. И смертность человеческая не имеет ровно никакого значения.
Аркан: X. Колесо Фортуны.
Название: O Fortuna!
Автор: Fanoldie-kun
Ориджинал.
читать дальшеO Fortuna!
Крутится колесо, вертится, бежит – огромное, сверкающее. Мелькают спицы, сливаясь в радужный круг. Видевший его извне никогда не воплощается снова. Видящий изнутри мелькание спиц навсегда забывает людские дороги…
Над городом плыла весна.
«Последний день каникул, - подумал Карл, растянувшись на ветке яблони во дворе и считая кусочки неба в прорехах листвы. – Не хочу в школу…». Как все мальчики лет двенадцати, он любил гоняться по крышам гаражей, играть в футбол с друзьями, дергать девочек за косички – и не любил учиться. Ему куда больше нравилось лежать вот так на ветке яблони или на нагретой солнцем крыше и слушать. Иногда в голове появлялись маленькие черные человечки. Они начинали строиться в линеечку, и тогда Карл слышал музыку. Если ему удавалось запомнить, учительница музыки ставила ему пятерку и отпускала с урока. Однажды Карл слышал, как она сидела в классе после занятий и наигрывала его мелодию. Он осторожно приоткрыл дверь и замер от удивления: никогда прежде у Герды Михайловны не было такого лица. Она даже перестала казаться ему мегерой.
Вдумчивое созерцание облака было бесцеремонно прервано чьим-то пением. Точнее, немузыкальным подвыванием пополам с речитативом. Карл поморщился. Только коротышка Макс мог петь мимо нот с таким самозабвением. Каким ветром его сюда принесло?..
Однако, взглянув вниз, Карл увидел совсем не коротышку. По дорожке шла девушка с завязанными глазами. Он уже видел ее пару раз – когда она гонялась с малышней в жмурки и когда бегала наперегонки с овчаркой дедушки Пельцера с восьмого этажа. В округе ее считали сумасшедшей. Бабульки-сплетницы давно уже перестали крутить пальцем у виска, когда видели, как она идет по двору, сунув руки в карманы кофты, с завязанными белой тряпкой глазами. Почему-то никто не знал, где она живет. Никто не помнил ее маленькой, никто не слышал, чтобы она когда-нибудь снимала повязку.
Карлу стало любопытно, и он слез на самую нижнюю ветку. При желании можно было дернуть за конец ткани. Интересно, что будет, если ее развязать?
- Ничего не будет, - сказала сумасшедшая, остановившись точно под ним. – Первые пару месяцев. А потом будет очень-очень плохо.
Карл удивился.
- Ты что мысли читать умеешь?
Она чуть наклонила голову и улыбнулась.
- Если очень громко думать. А ты думал так громко, что и глухой услышал бы.
Карлу стало немного обидно. Не слишком приятно вдруг узнать, что твои мысли кто-то может услышать! Даже если не все. Он соскользнул по стволу вниз и отряхнул руки.
- Зато ты поешь плохо.
Девушка рассмеялась и направилась к качелям.
- Я знаю.
Потом она села и стала раскачиваться, отталкиваясь ногой от земли. Карл заметил, что у нее красные туфельки и платье с ромашками, а еще светлые волосы и стрижка точь-в-точь как у него.
- А почему у тебя нет косичек? – спросил он, сев на соседние качели.
Сумасшедшая пожала плечами.
- Не имеет значения.
Карл хотел возразить, но не успел. Девушка встала и пошла дальше, но он мог бы поклясться, что на десятом шаге просто растаяла в воздухе – как не было.
В следующий раз он встретил ее в парке. Она снова сидела на качелях, но на этот раз еще и облизывала леденец. Большой такой, трехцветный, на палочке.
- Привет, - сказала она, когда Карл, делая вид, что он ее не заметил, встал под старым вязом в нескольких шагах справа.
- Привет, - нехотя ответил Карл.
Качели тихо поскрипывали. Над головой вяз меланхолично шелестел листьями, под ногами прыгали пятнышки солнечного света. На ней снова было платье с ромашками и красные туфельки.
- Где ты живешь? – спросил он минут через десять.
- Я не живу, - она повернула лицо к нему. – Я просто есть.
- Как это?
Девушка спрыгнула с качелей, подошла и взяла его за руку.
- Чувствуешь?
- Нет, - с удивлением признался Карл, во все глаза глядя на ее руку. Рука выглядела вполне настоящей, но ни тепла, ни холода, ни веса он не ощущал. – А как ты тогда в жмурки играешь?
- Детям проще, - она грустно улыбнулась. – Ты ведь и сам со мной играл. Не помнишь?
Карл покачал головой.
- Как все, - девушка села на траву и уткнулась носом в колени. Карл не сразу понял, что она плачет.
- Ты… ты чего? – он сел рядом, не зная, куда девать руки.
Она не ответила.
- Хочешь, я сыграю тебе песню? Только вчера сочинил.
Это было первое, что пришло ему в голову. Девушка подняла голову.
- Хочу.
Тогда Карл взял ее за руку и повел в музыкальный класс.
На следующий день она ждала его у школьных ворот. И через день тоже. Черные человечки стали приходить чаще, Герда Михайловна им гордилась, другие учителя закрывали глаза на ошибки и шалости. Карлу нечеловечески везло. А после школы он шел домой, и сумасшедшая шла рядом с ним, пиная камешек или банку из-под колы носком туфли. Иногда они разговаривали.
К концу месяца Карла стали дразнить.
Крутится колесо, мелькают спицы, а время выгибает шею, пускаясь в галоп…
- Да сколько же можно! Сплошные двойки!
Мама кричала, стучала его дневником по столу, но Карлу было все равно. Все это он уже слышал. С тех пор, как он сказал сумасшедшей, что больше не будет гулять с ней, «воспитательные беседы» мама проводила если не каждый день, то через день.
Ему было все равно. Какая разница, если черные человечки не приходили уже месяц?
Из разговоров малышни он знал, что сумасшедшая все еще играет с ними. Почему же они ни разу не встретились с тех пор? Даже имя ее не успел спросить…
Карл бросил портфель в угол и повалился на кровать. В окно был виден кусочек неба над соседним домом. Внизу гомонили дети, лаяла овчарка дедушки Пельцера… Карл выглянул в окно. Нет, не видно. Сирень мешает.
Он успел посадить зрение, до рези вглядываясь в темноту под веками, - высматривал черных человечков – и стал носить очки. Его больше не дразнили. Если Юрка-драчун гуляет с Регинкой из параллельного класса, а Хлопушка Веник остается после уроков, чтобы помочь толстой Марте с химией, то почему бы и Карлу не играть свои песни какой-нибудь девчонке?
Вот только не хотел он никому играть. Даже маме.
Карл вспомнил, как они сидели под вязом и сумасшедшая плакала, а он не знал, что делать. Вспомнил, как она слушала его песню, всем телом подавшись вперед.
Если заняться чем-нибудь еще, то, может быть, он забудет ее восторженное лицо?
И Карл занялся. С головой ушел в учебу, стал ходить в музыкальную школу, заполнял дни всем, что только мог придумать – и постепенно ее образ стал таять. А когда растаял почти до конца, он столкнулся с ней у самого дома, едва не сбив девушку с ног.
- Ты? – сказал он вместо извинений.
Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, откуда ей знаком этот голос.
- Зачем ты пришла?
- Низачем. Я просто шла.
Поддавшись внезапному порыву, Карл схватил ее за руку и потащил за собой. И неважно, что он не чувствует ни тепла, ни холода – каблуки туфель стучат сзади, а значит, она идет за ним.
Он играл до самого обеда. Все, что успел выучить за полгода, и то, что приходило в голову сию минуту. Она не задавала вопросов. Терпеливо выслушав все, что он хотел сыграть, девушка поднялась и направилась к двери.
- Ты куда? – спросил он, аккуратно закрывая крышку фортепиано.
- Меня зовут.
- Опять пропадешь на полгода?
Если бы не повязка, можно было бы сказать, что она посмотрела на него как-то странно.
- Это имеет значение?
Карл немного помедлил и со всей серьезностью ответил:
- Да.
Слепая больше не пропадала. Теперь сирень ничуть не мешала видеть, как она играет с детьми. Уходя в школу, Карл махал ей рукой, если видел, что она сидит на качелях – ей очень нравилось на них сидеть – и она каким-то образом знала, что он машет. Возвращаясь из школы, он покупал мороженого на двоих – себе сливочное и ей шоколадное. Потом они сидели в беседке за домом, ели его и разговаривали, а после, когда наставало время идти домой и играть какой-нибудь новый отрывок, она вставала под балконом и слушала.
Карл ни разу не говорил ей, как она ему нравится. Это было совершенно очевидно, и чем больше она нравилась ему, тем удачливее он становился. Правда, сам Карл ничего не замечал. Для него имело значение только то, что черные человечки исправно приходили в голову, строились в линеечки и давали себя запомнить.
Он поступил в консерваторию, блестяще ее закончил, незаметно для себя став известным композитором, писал сюиты и кантаты, каким-то образом не нуждался в деньгах…
Она все так же играла с детьми во дворе, но теперь вечерами неизменно приходила к нему домой. Как ни странно, всезнающие сплетницы ничего не говорили на этот счет.
Карл так и не спросил, как ее зовут – это стало ненужным и даже лишним. Она тоже не называла его по имени. По ночам он писал кантату, которую задумал посвятить ей.
Случалось, она надолго уходила, не говоря, куда и зачем. В такие дни Карл мучился плохим настроением, не мог работать и торопился уйти из дома, чтобы не думать о ней. Зато кантата постепенно разрасталась.
Она снова ушла, не сказав ни слова, и не возвращалась несколько дней. Карл сперва хандрил, а потом решил, что если успеет дописать кантату, это будет хороший сюрприз к ее возвращению. Он засел за работу, с головой уйдя в ноты, раскладку партий и латынь. Да, это будет нечто торжественное для хора с оркестром…
Она не возвращалась уже месяц. Карл не обращал внимания на время, радуясь, что успеет записать пластинку. Когда наконец хлопнула дверь, а на крючке в прихожей повисло ее любимое серое пальто, он выбежал из комнаты, подхватил ее на руки и унес в кабинет – слушать.
- O Fortuna! Velut luna! Statu variabilis!
Она слушала, и из-под повязки на глазах текли слезы.
Когда пластинка кончилась, она спросила:
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Вертится сверкающее колесо, несется быстрее и быстрее, одних вознося, а других низвергая. Ходит по городу девушка с завязанными глазами и поет кантату, которую влюбленный композитор посвятил ей. В мелькании спиц видится ей нотный стан. В стуке обода слышится чудная мелодия. И смертность человеческая не имеет ровно никакого значения.
- 
Конечно, сеанс ранний как незнамо что, ну да мне не привыкать.
